Тонким утром крепдешиновым бриз молочен и фруктов,
В изумрудном и рубиновом, по цепи морских котов,
Проникает голос маковый в листьях перьев и хвостов…
Мне три годика. Сон кончился. Это мир. И он таков.
И вскочить скорее хочется. И дышать ветрами-утрами
Самой первой, до будильника, до рожденья суеты,
Дуть в лицо пахнувшей струйкою, чистить зубы перламутрами,
Рвать ночные одеяния от восторга наготы.
Снять с волос пушок периновый, оттереть рассол подушковый,
Скинуть в пол утробно-ласковый влажный кокон одеяла,
И без шкурки земноводовой статься голой и веснушковой -
Точно так Корню Чуковскому чудо Лимпопо сияла.
И вздохнуть щекотно, приторно, потянувшись тонкой стрелочкой,
Задремать, вишнёвой веточкой по границе снов скользя,
И услышать возглас бабушки: «Боже мой! Ведь ты же – девочка,
Милая, так не положено! Так вести себя нельзя!»
Нахлобучили халатики. Шумно заросли расшторили.
Прячем запах голой Африки в убежавшем молоке.
В тапках, маечке и трусиках жду будильник. Ну не горе ли?
Лучше спрячу привкус важного под щекою, в уголке.
-
Вот со сборов из Германии возвращается мой папочка.
Он танкистом был. Их четверо. И собака. Шарик звать.
В армии кто в танке – главные. У него звезда на шапочке.
Он зовёт Сатера-друг меня, мне уже почти что пять.
И на шее, выше улицы, он несёт меня в игрушечный,
Сквозь отдел где мишки-куколки мы спешим на левый фланг,
Здесь толпятся покупатели подойти на выстрел пушечный,
Но пред папой расступаются – он купил огромный танк!
Танк железный, замечательный, мы везём его на дачу.
Здесь, в песке возле болота, будем мы его бомбить.
Жалко мне его камнями-то… Но – война. И я не плачу.
Просто слезы, я же – девочка. Как же трудно с этим жить!
-
Восемь. Надо лезть на дерево. Там – маяк. Там ждут спасения.
Пахнет там балтийской килькою модный цвет морской волны.
Вдруг затмит всё неизвестностью неизвестное затмение –
Капитан не испугается, раз есть свет с моей сосны!
А из шишек сделать уточку. Или мишку. Или белочку.
Капитану бы понравилось… жаль, что юбка порвалась.
Да нога в смоле запачкалась. Это – зря. Ведь я же – девочка.
Ладно, как-то образуется. Это – та ещё напасть…
-
На бескрайнем подоконнике тайны бликов так причудливы,
С перевитьями бутонными в диких лепестках модерна.
Как в желейных декорациях витражами златокудрыми
Размывает волн предчувствие берег сумрачной Каперны.
Бац! – Вдруг зорька пионерская! Мы бежим на построение
И стоим грядущей сменою всех трудящихся людей.
Я для нашей славной партии сочиню стихотворение
Чтоб не грезилось про сумерки, стройность ног и рост грудей.
Я в знаменной группе – первая. Спорт, учёба – как положено,
Даже музыка и скрипочка влезли как-то между строк.
Если б к нам Ассоль забросило – и её бы так стреножило.
Я-то справлюсь, я же девочка. Мне – двенадцать. Это – блок.
-
Место казни – класс директора. Положенье моё бедственно.
Я барахтаюсь с достоинством, как в Березине француз.
«Музучилище? С ума сошла? Это крайне безответственно!
Физика и математика! Только так! А дальше – в ВУЗ!»
Ладно, пусть. Не спета песенка. Лишь закончилась распевочка.
Математика, гармония – те же части, та же нить.
Приказала жить нам партия, ей видней, что я за девочка!
Тут у нас не царство датское. Комсомол ответил – быть!
-
Род мужской себя подкармливал правдами высоколобыми
Накрошив по белым пятнышкам истин мультизерновых,
Гордо в славе достижения тыча в небо небоскребами
Дам из кресел в ложах выдвинул на скамейку запасных.
Я искала себе места в сердце альма-материнском
В схемотехнике двоичной откровеньями наук,
Перекрашивая облик свой предательски-блондинский
В цвет бесформенных достоинств образованных подруг.
Доказала теорему, что могу быть инженером
Даже пряча в левый шовчик шелковистость ярлычка.
И таким, скорей подпольным, чем изысканным манером,
Сберегала суть явленья, что я всё-же - девочка.
-
Здравствуй, мир мужской. Подвинься-ка. Нам же вместе так волнительно.
На меня одну надеешься? Жить не можешь без меня?
Как мужская сила истинна! Так сильна - и так слабительна!
Что? Да нет же! Я же – девочка! Прикажи вести коня!
-
Молодильным зрело яблочко. Покатилось по тарелочке.
Жизнь бренчит головкой маковой – ляпота! Хоть дать, хоть взять!
Улыбаются прохожие с восхищеньем – я же девочка,
Кто-то вслед вздохнул на выдохе… видно просто вспомнил мать…